Сказания о Невской битве, о деяниях Александра Невского переходит от поколения к поколению, сохраняя свою нетленную суть - решительность, самоотверженное и отважное служение Отечеству, особенно нужное ему в трудные переломные времена. Благодарная память потомков является свидетельством народного признания святого и благоверного князя. Военные и политические испытания сопровождали Александра Ярославича на протяжении всей его сравнительно недолгой жизни (1221 — 1263 гг.) жизни. И первым из них стала Невская битва.
Невская битва занимает особое место среди исторических сражений русской древности. Доподлинно известна географическая точка, а так же день и час сражения. Историки единогласно определяют полем битвы правый берег Ижоры.
Новгородское войско, возглавляемое князем Александром, шло к шведскому лагерю со стороны Ладоги. Гипотетический путь его, выстроенный усилиями многих исследователей, рисуется следующим образом. Большую часть пути от Ладоги до устья впадавшей в Неву выше, чем Ижора, реки Тосны русские прошли на ладьях. Дальше двигаться по Неве было нельзя — шведы наверняка обнаружили бы приближение войска и тогда расчёт на внезапность нападения, а это было одним из главных условий в тактическом плане новгородцев, был бы неминуемо утрачен. Поэтому суда свернули в реку Тосну, поднялись на несколько километров вверх по ней, и здесь, в месте наибольшего сближения Тосны с одним из притоков Ижоры, произошла высадка войска. Дальше путь лежал по суше, вдоль плавно извивавшихся мелких рек прямо к лагерю шведов. Проделав его, войско князя Александра, так и не замеченное шведами, которые почему-то не обеспечили выставления боевого охранения, ударило из приречного леса по шведскому лагерю.
Рассуждения создателей традиционной схемы были не лишены внешне убедительных резонов: удар новгородской дружины был нанесён из глубины приневских лесов, водные преграды в устье Ижоры при этом не форсировались — иначе о факторе внезапности говорить не приходится.
Эти общие рассуждения о направлении подхода русского войска со стороны Ладоги и привели к выводу о расположении лагеря шведов на правом берегу. Его помещение именно в этой точке явилось, скорее всего, следствием логических рассуждений, а не исторических свидетельств.
Однако есть свидетельство о том, что сражение шло на обоих берегах Ижоры. Об этом прямо говорит помещённое в конце житийной повести о битве и приписанное автором Жития вмешательству высших сил известие о том, что сражение шло «обонъ полъ реки Ижеры, идее же бе непроходно полку Олександрову. Здесь же обретошася многое множество избъенных от аггела Божия».
«Многое множество избъенных» указыввает на то, что это явно не рыцарская профессиональная часть войска, а скорее всего, слабо вооружённый вспомогательный состав, который был занят строительством укреплений на мысу при впадении Ижоры в Неву. Отсюда и большие потери.
А фраза «идеже непроходно полку Олександрову» указывает на то, что в этой части сражения не участвовала наиболее боеспособная конная дружина князя. Она действовала на левом берегу против рыцарской части шведского войска.
Сообщения житийной повести решительно меняют всю конфигурацию битвы, а главное, дают новое представление о её масштабе. Она шла на обоих берегах Ижоры, имела два крупных очага. Стратегический замысел Александра был более сложным, чем это представлялось ранее. Противник был согласованно атакован с двух направлений — вдоль левого и правого берегов Ижоры.
Кто же тогда, если не Божий промысел, обеспечил успех на правом берегу? Таких действующих сил может быть названо, по крайней мере, две, а то и три. Это пешие «ладожаны» и «ижорская стража морская», которые почти наверняка были направлены Александром, подробно знавшим дислокацию войск противника, для атаки с этой стороны. Это могли быть и новгородцы, которые — по свидетельству житийного рассказа в самом Новгороде — «не совокупилися бяху, понеже ускори князь поити», то есть не успели по разным причинам присоединиться, но могли успеть подойти ко времени сражения.
Считается, что потери русских в битве были невелики, а это является для скептиков основанием считать Невскую битву незначительным столкновением. Летопись называет 20 человек, из них несколько героев по имени. Но в списке конца летописи конца XIV века присутствует одна загадочная фраза. Скорее всего, мы имеем дело с текстом, случайно искажённым при одном из многих переложений. Это фраза: «а всехь 20 мужь с ладожаны, или мне, Бог весть». В ней всё понятно, кроме таинственного выражения переписчика «или мне». Видимо, здесь имеет место искажение. Слова, содержащие большинство букв из этого короткого замечания, присутствуют несколькими строками выше в сообщении о раненых шведах: «а инии мнози язвьни быша». Скорее всего, «инии мнози», о которых ведает только Бог, присутствовали и в описании новгородских потерь. Но в течение нескольких, растянувшихся на столетие с лишним переписываний текста «инии мнози» превратились в непонятное «или мне».
Обратимся к анализу целей шведского похода.
Новгородская летопись прямо говорит, что шведы хотели «восприять Ладогу, просто же реку и Новгород и всю область Новгородскую». Столь грандиозная цель была заведомо не по силам вторгшемуся войску, что, собственно, и показала Невская битва.
В житийном рассказе цель шведского похода формулируется скромнее: «Пойду и пленю землю Олександрову». Но пленить можно по-разному — тотальным захватом, к чему и склонялся позднейший летописец, или нанеся противнику иной существенный ущерб, перекрыв, например, важные торговые пути и тому подобное.
Чтобы понять, существовало ли у шведов подобное намерение, стоит обратить внимание на сообщение Жития о том, что ижорский старейшина Пелгусий сообщил Александру про «станы их и обрытья их». Употребление множественного числа в сообщении о «станах» прямо указывает, что их было больше одного, по крайней мере два. Рассуждение об их дислокации имеет одно важное ограничение — в условиях только-только начавшегося вторжения рассредоточение сил на значительных расстояниях друг от друга не имело военной логики. На наш взгляд, станы располагались на двух берегах в устье Ижоры. В пользу такого расположения косвенно свидетельствуют внушительные размеры шведского флота. Большое количество шнек были пришвартованы вдоль Невы с двух сторон от устья Ижоры. Лишь небольшая их часть, возможно, даже сомкнутая в виде моста, располагалась в этой малой реке. Мост этот соединял берега и таким образом объединял обе части войска.
Стоит обратить внимание и на второе, уже давно забытое слово «обрытья» из донесения Пелгусия.
Термин «обрытья» практически не привлекал внимания исследователей. «Обрытья» — рвы и валы, которыми окружали военный лагерь, рассчитанный на длительное пребывание войска на вражеской территории. Часто они выступали как первые фазы создания постоянной крепости. Как правило, при их сооружении проводились внушительные древо-земляные строительные работы. Высокий правый берег Ижоры в этом смысле, несомненно, был предпочтительнее левого. Средневековые крепости чаще всего возводились на мысах при слиянии рек или впадении их в озёра. Весьма вероятно, что целью шведов был не банальный грабительский набег, а основание перекрывающей путь по Неве крепости.
Наличие «обрытий» позволяет объяснить и сообщение летописи о погребении погибших шведов — «а прок их, ископавшее яму, вметаша в ню бещисла» (это, кстати, ещё одно свидетельство масштаба сражения, особенно если учесть, что несколько шнек с телами знатных рыцарей были отправлены вниз по Неве в сторону Швеции). Может показаться странным, но ни один из исследователей битвы не задался вопросом: как потерпевшая сокрушительное поражение армия, зная, что противник отошёл совсем недалеко и угроза нового нападения весьма реальна, занимается ночью (шведы «не дождавше света понедельника, посрамлены отъидоша») рытьем огромной братской могилы? Сколько для этого нужно времени и сил?
Но всё становится на свои места, если предположить, что братской могилой для погибших в сражении шведов послужили те самые рвы-«обрытья», которые должны были стать элементами будущей крепости. «Вметать» в них погибших «бещисла» и наскоро засыпать землей, извлечённой до этого, много времени не потребовалось.
Итак, можно с достаточным основанием утверждать, что одной из главных целей похода 1240 года было намерение шведов основать на Неве береговую крепость, которая позволила бы контролировать активные торговые маршруты между Новгородом и европейскими странами. Это стремление на века стало важным фактором шведской политики.
Стоит кратко напомнить об этом. В 1293 году, захватив основанный за полтора века до этого русско-карельский город Выборг, шведский маршал Торгильс Кнутсон построил там мощный замок-крепость, существующий до сих пор. Это позволило шведам перерезать важный торговый путь из Ладожского озера через Вуоксу в Финский залив.
А всего через семь лет, в 1300 году, в устье реки Охты, на территории современного Санкт-Петербурга, шведам удалось основать крепость с пышным и характерным названием Ладскрона — «Венец земли». Появление её перекрывало главную торговую артерию — Неву. Учитывая предыдущий горький опыт, шведы сооружали крепость под прикрытием большого сторожевого отряда, расположившегося на Ореховом острове. Главной задачей этого форпоста являлась отслеживание возможных передвижений новгородского войска в сторону только что отстроенной крепости.
Ответ новгородцев, сразу понявших эту угрозу, был, как и в 1240 году, твёрдым и решительным. Против шведов были двинуты лучшие воинские силы средневековой республики. Но мощный гарнизон, уже успевшей хорошо отстроиться Ландскроны, выстоял. Сокрушить этот опасный шведский форпост удалось лишь в следующем году, призвав на помощь сына Александра Невского Андрея, княжившего во Владимире. Ландскрона была сожжена и срыта с лица земли. А новгородцы, поняв стратегическую ценность небольшого островка в истоке Невы, спустя два десятилетия основали там легендарный Орешек.
Шведы не забыли про Ландскрону и спустя три (!) столетия, когда во времена Смуты им удалось захватить невские берега, на месте Ландскроны была воздвигнута новая шведская твердыня Ниеншанц. Потребовалось целое столетие, пока неукротимая энергия Петра позволила вернуть эти земли в лоно России. Таким образом, «крепостное» противостояние длилось почти пять столетий!
Пётр со свойственной ему решимостью прекратил его навсегда — вплоть до наших дней, основав на острове Котлин военно-морскую крепость Кронштадт. Эта оборонительная система целеустремленно развивалась в течение трёх с лишним веков (и продолжает укрепляться сегодня). К началу ХХ века она включала в себя более 20 фортов, больше 100 километров ряжевых, каменных и свайных преград. Швеция к этому времени уже выпала из разряда великих европейских держав, но Кронштадт не потерял, а увеличил своё значение для обороны России. В годы Первой мировой войны Кронштадтская крепость сыграла исключительную роль, вынудив германское командование отказаться от идеи морского прорыва к столице Российской империи. А в годы Великой Отечественной войны мощные орудия крепости на весь период блокады обозначили непреодолимую для врага дугу Ораниенбаумского пятачка, ставшего одним из главных плацдармов во время освобождения Ленинграда. За три с лишним столетия Кронштадт не пропустил к Северной столице ни одного вражеского корабля!
Осуществись захватнические планы Швеции и Ордена в отношении Новгорода, и у конунгов появилась бы реальная возможность (сильные финские племена уже были покорены) создания «великой Швеции» — от Балтики до Белого моря. Новгород был в то время единственным барьером, сдерживавшим эту экспансию. Это означало бы утрату Русского Севера, одного из важнейших источников роста экономического могущества русских земель, собирания сил для борьбы с ордынским игом.
Горделивая Тверь и подымавшаяся Москва оказались бы в жестоких жерновах — с юга Орда, с запада Орден, с севера Швеция… Возможность рождения Русского централизованного государства в таких условиях превратилась бы в практически невероятную цель или исчезла бы совсем.
Источник: pnp.ru
